Документальная повесть Юрия Васильевича Сальникова "Мои милые предки". Глава "Без дяди Васи..."

БЕЗ ДЯДИ ВАСИ…

Он умер в 1938-м. «Тридцать восьмой. Тридцать седьмой»... Когда произносятся эти слова, люди старшего поколения, пережившие советский период, невольно связывают их с ужасными массовыми репрессиями. Нет, к смерти дяди Васи они отношения не имеют. Его убила не сталинская эпоха, как убивала в те годы миллионы людей. Убила, доконала болезнь, начавшая точить его лёгкие за двадцать лет до этого. И уже приводившая к неоднократным кровотечениям. Несмотря на все старания поправить лёгкие - лекарствами, кумысом, курортами, человек в конце концов потерпел поражение. Болезнь победила и унесла дядю Васю. Не чахотка-туберкулез, от этого, вроде бы, излечили. Но ослабленные лёгкие преподнесли другой сюрприз - рак. Так, к сожалению, на всё про всё оказалось дяде Васе отпущено земной жизни только полвека.

Почему Господь Бог позволяет торжествовать подобной несправедливости? Никогда не понимал и, наверное, не пойму! Никакие объяснения, даже сотни доводов, призванных оправдывать «разумность» подобных проявлений рока, не убедят меня в закономерности раннего ухода из жизни людей. Тем более маленьких...

Но что поделать! Кому-то, видать, и впрямь, так на роду написано...

Умер он на моих глазах. Окончив в 1936 году десять классов в Новосибирске, уехал я учиться в институт в Москву. Но каждое лето приезжал на каникулы домой. Будучи школьником-старшеклассником, я, честно говоря, общался с дядей Васей и тётей Маней не часто. А они, как теперь понимаю, были крепко, душевно привязаны к нам: и ко мне, и к моей сестре, как своим крестниками. И когда даже изредка уезжали, непременно присылали письма и открытки. Одно время я увлекался собиранием не только марок, но и открыток. Так вот, дядя Вася считал, видимо, радостью для себя дарить мне «виды» Крыма или Кавказа, присылать фотоснимки уголков Батумского парка или теплохода в Чёрном море. Уверен, что и дореволюционные марки с конвертов писем его, адресованных Марии Лощиловой, были срезаны рукой тёти при полном его одобрении, естественно, оба они писали мне и в Москву, даже баловали иногда бедного студента денежными переводами, редко, правда, как и родители, не могли делать этого регулярно, но спасибо им говорю до сих пор.

Письма дяди Васи всегда были шутливо-бодрыми, хотя уже с 1937 года он периодически лежал в больницах. И зимой, в начале 38-го, прислал небольшую записочку тоже из больницы. Как всегда написанную карандашом - привык работать «в степи» без чернил, в полевых условиях. «Совсем расклеился твой дядя Вася, - признавался он словно с печальной улыбкой. - Демонстрируют меня перед студентами-медиками. Бывает в палате по сто человек, профессор читает лекции. Так что я не только лечусь, но и «учусь».

Он выражал беспокойство за тетю Маню, которая... «изнервничалась и выглядит, пожалуй, похуже, чем я». А сам он выглядел уже как «кащей»...

(Продолжение на странице | 134 | 135 | 136 |)