Документальная повесть Юрия Васильевича Сальникова "Мои милые предки". Страница 92

(Начало на странице 91)

«А на Рождество так вела себя потому, что просто мне надо было забыться», - снова объясняет она своё поведение в письме от 10 февраля 1910 года и напоминает: «Между прочим, Вася, ровно два года, как мы с тобой познакомились...»

Она в самом деле не здорова, - «Сейчас был доктор, не велел мне выходить в ветреную погоду, прописал лекарство. Через две недели опять будет выстукивать, выслушивать». Она слаба, болезненна и одинока - как раз в этот момент отчего-то испортились у неё отношения с лучшей подругой Марусей Вербицкой, с которой ездила прошлым летом на хутор Бобровых. «Да ещё вдобавок разошлась и с братом Колей, с которым всегда была дружна. Отчего всё это? Наверное сама плохая, недостойна их дружбы?..» Она боится, что и Вася разочаруется и изменит к ней отношение, эта мысль пугает, а поэтому и не может она оставаться одна, потому и «кружилась», лишь бы не было ни одной свободной минуты, когда могли бы одолевать мрачные мысли. «Благодарю тебя за то, что ты пытаешься мне помочь а главное за то, что заметил мой душевный мир. До сих пор мы не говорили об этом, и ты как будто не замечал моей внутренней жизни, мне казалось, ты ею не интересуешься, но выходит, я ошибалась и очень этому рада».

«Паня сейчас сказала, что у меня огромный недостаток: писать очень большие письма, всё «размазывать». Может, она и права, но такая у меня привычка: если я откровенна с человеком, то говорю обо всём очень подробно».

«Учиться на курсах я хотела бы, но есть «запятые». Во-первых, папе сейчас очень трудно в материальном положении - приходится платить за Колю, Петю, Володю и Паню, около восьмидесяти рублей каждый месяц, и ещё за право учения в год триста рублей, а во-вторых, мне хочется поехать в Петербург, но папа туда не пускает, говорит - не с моим здоровьем. И я с ним согласна. Папа вообще против того, чтобы я сейчас продолжала учёбу, говорит, надо прежде полечиться. Доктор советует на лето опять уехать отсюда, хорошо бы на Кавказ. Если за лето поправлюсь, то осенью на курсы поступлю непременно».

«Как собираешься провести масленицу? Я - никак. Паня думает хорошо повеселиться. А моё Рождественское кружение было последней сумасшедшей выходкой. Больше такого не будет».

К этому своему «рождественскому кружению» она возвращается ещё не раз. Уже не только в письмах к Василию, но и в дневниковых записях, которые делает в крохотном блокнотике. Его листочки поначалу заполнялись лишь аккуратно переписанными тургеневскими стихами в прозе, а теперь - уже нервным почерком, мелкими буковками! - остаются на них следы её горестных раздумий...

«9 марта 1910 года. Сегодня утром ездила с мамой на рынок и после обеда снова с ней в город, а потом пришли обе Маруси - Вербицкая и Холкина, позвали меня гулять, но пошли не гулять, а в «XX век». Картина была хорошая. И погода сегодня замечательная - тепло, тает. После кинематографа не хотелось уходить с улицы. Я люблю весну, но сейчас и она меня не радует. Вернулась и плакала, и мне не хватало воздуха, с ужасом думала, что задохнусь. Бабушка стояла надо мной и журила за то, что много хожу, но дело не в том, что хожу, не хожу... Вот сидела сейчас в гостинной и думала - два года назад в этот день было и плохое, и хорошее, а нынче одно плохое. Господи, неужели и вправду я не увижу Васю целых три года!?

(Начало на странице | 89 | 90 | 91 | *** Продолжение на странице | 93 | 94 |)