Документальная повесть Юрия Васильевича Сальникова "Мои милые предки". Страница 140

(Начало на странице 139)

Но как ни печально, весьма часто её визиты заканчивались ссорой с мамой, нелепыми столкновениями-перепалками, в результате чего тётя, как обиженная поднималась и уходила. И случалось, не появлялась потом долго, недели две, три, а так как телефонов ни у неё, ни у родителей никогда не было, то мама даже не знала, что с ней? не больна ли, жива ли? И как она там одна, в сибирские морозы в доме с печным отоплением на втором этаже? И уже сама мама в любую погоду, подчас в лютый мороз или вьюгу отправлялась к тёте Мане через весь город, тряслась в переполненном автобусе, потом шла пешком по закаменским улочкам, чтобы проведать, узнать, не надо ли чем помочь. Возвращалась усталая, а иногда и сердитая, потому что оказывалось: всё у тети Мани в порядке, а не шла просто потому, что ещё обижена.

Честно признаюсь: я мало вникал тогда в суть их распрей-стычек, и был склонен соглашаться с мамой, что тётка просто «капризничает». И всё-таки, несмотря на это, мне показалось, что чем больше становится им лет, тем сложнее, во-первых, тёте Мане топить там печку, нося дрова или уголь на второй этаж в свою комнату, но, во-вторых, труднее и маме тоже всякий раз, когда они снова и снова будут так ссориться, путешествовать из заельцовского района в закаменский, выяснять, жива ли сестра? И был я уверен, - впрочем, уверен в этом и сейчас! - что для них гораздо лучше было бы жить вместе. Как бы они ни ссорились, а родные же сёстры! И волнуются друг о друге, заботятся...

В конце концов, доводы мои одержали верх над их зыбким несогласием объединяться. И тетя переехала.

Она многим поступилась для этого. Прежде всего, конечно, привычным укладом жизни, правом хозяйки, имеющей свой «дом». Со времен самых дальних, с момента замужества в 1912 году, - считай ровно полвека! - жила она в окружении дорогих для неё вещей, а теперь пришлось со многими из них расстаться. Невозможно было перевезти всё в мамину квартиру, тоже обставленную. Пришлось сочетать взятое оттуда с имеющимся тут, и остались у тёти Мани из мебели лишь считанные предметы - столик с резными ножками да большой гардероб. Мне она подарила венский стул-кресло, на котором и сейчас сижу перед письменным столом, а больше ничего не взял, хотя она предлагала, но мне тоже некуда было ставить, стул-кресло я потом увёз в Краснодар. А отказался тогда даже от настенных старинных часов с боем, о чём теперь очень жалею; не то продала она их кому-то за бесценок, не то подарила неоценимую такую памятную драгоценность. Да, многим она тогда поступилась, но переехала. И как мне казалось, обрела главное - теплый кров, бытовые удобства, родных рядом - сестру и племянницу, её детишек. Так казалось мне. Всё в порядке. С чувством выполненного долга и уехал я из Новосибирска, попросту бросив старую квартиру на Логовской, как бросила и тётя свою закаменскую комнатушку.

Только спустя уже немного времени стали приходить мне из Новосибирска мало радующие вести от сестры: трудно маме с тётей Маней. Капризная, «выкидывает коники».

(Начало на странице | 137 | 138 | 139 | *** Продолжение на странице | 141 | 142 | 143 | 144 | 145 | 146 |)