Документальная повесть Юрия Васильевича Сальникова "Мои милые предки". Страница 146

(Начало на странице 145)

И никогда не забыть мне одного мгновения из времени, когда я жил в Новосибирске последний месяц при болящих старушках, ухаживая за ними. Однажды вечером, когда уже горел в большой комнате электрический свет, застал я тётю Маню, стоящую в тёмной, неосвещённой спаленке у окна. Притихшая, грустная, смотрела она на улицу, в темень, и не знаю, что уж могла видеть там глазами, плохо различающими предметы даже при дневном свете. Обычно, вид из этого окна открывался невзрачный - на заводские задворки с убогими строениями-сарайчиками да с непрерывно дымящей тощей трубой какой-то котельной в стороне, в отдалении. А теперь, ночью, вообще ничего невозможно было разглядеть, тускло мерцали редкие огоньки фонарей на столбах перед складами, да на чёрном небе мигали еле различимые звезды.

- Что вы, тётя Маня? - спросил я, открыв дверь и неожиданно едва не натолкнувшись на неё, так безмолвно застывшую перед тёмным окном.

Она негромко, спокойно ответила:

- С Божьим миром прощаюсь.

Если даже она сейчас не видела за окном ничего - ни огоньков на земле, ни звёздочек на небе, то всё равно очень точно ответила на вопрос, потому что именно с Божьим миром общалась её душа - с земной суетой и непостижимым, безграничным космосом.

О чём думалось ей тогда, кто знает... Вспоминала ли свои семнадцать лет, когда, захлебываясь от восторга, записывала слова о счастье, или думала о людях, с которыми была знакома - о Лёве Апехтине, о таинственном «N», оставившем в её альбоме в 1919 году загадочные записи, или о муже Василии-Васюке... Или о том думала, что вот идет рядом с ней жизнь уже не её, а чья-то другая, и тоже не всегда счастливая, но ещё, может быть, и полная надежд. А у неё уже всё позади... Не знаю. Во всяком случае, о чём бы ни думала она в тот миг, за месяц до ухода в мир иной, можно только согласиться, что всю свою жизнь была она фактически одинока, но в то же время осталась верна своим словам, которые шестьдесят семь лет назад, когда было ей двадцать, высказала в одном из писем Василию, но могла бы повторять их твердо всегда, потому что всегда жила именно так, как тогда себе предписала: «Люди плохие, но они должны исправляться, и я не хочу быть гадкой, стараюсь исправиться...»

(Начало на странице | 137 | 138 | 139 | 140 | 141 | 142 | 143 | 144| 145 |)